…нынешняя
молодежь пошла! Не приведи, Господь!.. Вон энтот тоже – забился в угол и сидит.
Энто он только с виду тихий, а сам поглядит в нашу сторону и ручкой чирк-чирк –
записывает что-то. Эй, да что ты энто все пишешь и пишешь?! Ишь писатель мне
тоже выискался! Что, в самом деле писатель? А не врешь? Уж больно молод. Сколь
тебе лет-то? Двадцать пять? Вот я и говорю, что молод ты для энтого дела. А о
чем пишешь? Да ты хоть ручку отложи, когда со старым человеком разговариваешь!
Плохо, видать, тебя в детстве учили, раз вести себя не умеешь. О чем пишешь,
спрашиваю? Выдумываешь, поди, все. А кому твои выдумки интересны? Никому. То-то
вас развелось писателей: все пишут, а читать не чего. А ты б не выдумывал, а
людей порасспросил, мол, научите уму-разуму. Ты не смотри, что мы без
образованиев. Зато, слава Богу, жисть прожили. А жисть-то, она порой получше
всякой школы быват.
Ну,
что, сразу и насупился. И впрямь как маленький! Ты на меня не больно-то серчай.
Я ведь не со зла. Это ведь, если честно, я к тому клоню, чтобы ты меня,
старуху, послушал.
А
парень-то ты видный – ишь кудри какие! Я в молодости тоже девкой красивой была.
Коса – во-о! Под вечер, бывало, щеки нарумяню, напудрюсь, бусы надену, по
деревне пройду – парни так и сохнут. Вот только ветер в голове был, как у тебя
сейчас. Это потом я уж умнеть стала. Как раз после того случая, как меня
медведица миловала. Как миловала?
Мне
тогда годков семнадцать было. Лето в тот год хорошее выдалось, грибное. Мы с
девками целыми днями в лесу пропадали, грибы-ягоды брали. Дома-то не ругали, а
нам только это и подавай. И понятно: и для нас это навроде забавы, и для хозяйства
кака-никака, а подмога. Вот, значит, пошли мы с девками по ягоды. Ходим от
полянки к полянке. Хоть и хочется кажной больше остальных набрать, но далеко
друг от друга отходить боимся, меж собой перекрикиваемся. Только раззадорилась
я. И вроде бы недалеко отошла. А оглянулась по сторонам – нет никого. Давай
аукаться – никто не отвечает. Испугалась я, решила домой возвертаться. Стала
дорогу искать, да только все напрасно. Хоть и недалеко мы от дома ушли, а пути
назад найти не могу. Еще пуще заплутала. А леса-то в то время не такие, как
сейчас были: дремучие, деревья – во-о, в три обхвата. Немудрено в таком лесу
заплутать. Это нынче все загубили – распахали, а тогда…
Долго
бродила я по лесу. Аукалась. В такую глушь забрела, что и сейчас вспоминать
страшно. Боязно мне. Вдруг слышу: «Ау-у». Протяжно так, громко. И вроде совсем
от меня близко. Бросилась я на голос прям через бурелом. А там и нет никого.
Аукнула, а голос мне с другой стороны в ответ: «Ау-у». Побежала туда – опять
нет никого. И так раз несколько. Поняла я тогда, что это леший кружит. «Ну, -
думаю, - кричи - не кричи, а больше никуда не пойду». А сама изголодалась вся,
устала, да и страшно. Кой-как выбралась на место, где деревьев поменьше. Села
на пенек. Сижу, горюю.
А
кругом ни одной живой души не слышно. Птицы – и те не поют. Вдруг
захрустело-затрещало, и прямо на меня из чащи стадо кабанов выбегает. А впереди
секач здоровенный. Клыки длинные, сам злющий. Увидел меня да прям как бросится.
Вскочила я и что есть духу прочь побежала. И про туесок свой забыла. Бегу,
дороги не различаю – чудится мне, что за спиной копыта стучат. Не помню,
сколько бежала; сарафан в клочья изодрала, руки-ноги в кровь поисцарапала.
Только выбилась из сил, упала.
Отлежалась,
пришла в себя. Гляжу – полянка маленькая. И круглая такая, как тарелка. И вся
как есть, черникой усыпана. Прям черно. Никогда больше я такой полянки не
встречала. А вкруг той полянки все следы кабаньи.
Голодная
я, ягоды срываю, ем. Они сочные такие, сладкие. Вдруг вижу: среди ягод колобок
какой-то пушистый катится. Присмотрелась я, а это медвежонок. Да маленький,
словно игрушка. А сам такой хорошенький, шерстка мягкая, нежная. И захотелось
мне его погладить. Я хоть и понимала, что медведица где-то рядом, но ничего с
собой поделать не могла. Взяла я его на руки, глажу. А он не боится, не
вырывается, ласкается ко мне, в щеку мордочк5ой тыкается.
Поиграла
я с ним, да и присела, чтобы отпустить. Только разжала руки, как чувствую,
кто-то мне в спину уперся. Не то, чтобы сильно, но и не слабо. Хотела закричать
я со страху, да не могу. Чую чье-то дыхание за спиной, тяжелое такое, спертое.
Смекнула я, что сама медведица пожаловала. Поднялась я, хотела обернуться, а
она не позволяет, а сама все вперед меня подталкивает. Догадалась я, что велит
она мне идти куда-то. Шагаю я, медведица за мной следом, лапы свои по–прежнему
от меня не отнимает. Так на задних лапах и идет за спиной моей, прямо, как в
цирке. Почему я так решила, что за мной она идет? Так лапы-то ее передние
постоянно мне в спину упертые. Да и шаги сзади тяжелые чувствовала.
Идем
мы. Медведица меня направляет. Куда надо повернуть – она подтолкнет, а
обернуться мне не позволяет. Так мы с ней и шли.
Долго
по лесу она меня водила. Вдруг деревья расступились, и выходим мы через кусты
какие-то на опушку. Посмотрела я – вон она вдалеке виднеется наша деревня,
только мы к ней с другой стороны вышли. Тут чувствую в спину меня больше никто
не толкает. Обернулась - а позади меня
никого нет. Только ветки хрустят, да кусты шевелются, будто прошел сквозь них
грузный кто-то.
Прибежала
я в деревню сама не своя. Там меня уже спохватилися. Подружки мои, видят, что я
отстала, покликали-поискали, не нашли и решили, что я назад вернулась. Приходят
в деревню, про меня спрашивают. А меня нет. Рассказали все.
Собрал
тятя мужиков меня искать. А я тут сама объявилась. Смотрят люди: лицо у меня в
ссадинах да царапинах, одежда порвана. Окружили, расспрашивают, что стряслось.
А я стою, слезы у меня из глаз катятся, а ничего сказать не могу, только рот,
как рыба, разеваю.
Целу
неделю потом говорить не могла. Думала, что навсегда немушкой останусь. Но
отошла-таки. Рассказала потом про все. Люди, понятно, не верят. Мужики смеются:
«Увидала девка медведя – вот ей и померещилось со страху». Обидно мне было
такое слышать, ну да что поделаешь.
А
вот бабка у нас одна в деревне жила, так та поверила. Она вроде как знахаркой
считалась. Людей травами – заговорами лечила, и врачи так не умеют. Услыхала
она мою историю и говорит:
-
Повезло тебе, девка. Счастливой будешь! Даром что ли тебя медведица выпестовала.
Медведь – зверь умный, не зря хозяином леса называют. Ты ее дитенка
приголубила, за то она тебя из лесу и вывела, от кабанов оберегала.
И
то правда! Счастливо - несчастливо жила, а грех на судьбу жаловаться. Замуж по
любви вышла. Мужа с фронта дождалась. Трех сыновей да двух дочерей вырастила.
Вот сейчас к старшей в гости еду.
Ну,
что лыбишься-то? Думаешь, неправда? Мало, видать тебя отец драл, раз старшим не
веришь. Знала бы – и не рассказывала.
1991 г.
|