| Привет! Мне очень жаль, что я тебе так долго не писал. Я полностью и абсолютно безнадёжно утонул в своей новой работе. Впрочем, ничуть мне не жаль, я рад нашему долгому обоюдному молчанию. Не знаю, зачем пишу, зачем вообще люди пишут... Элен, у меня много друзей, но друзья - это нечто приходящее, это что-то ускользающе-удерживающее. Порой, когда я разговариваю с ними, с этими, чистой воды, ублюдками, достойными только такого низкопробного лицемера как я, меня охватывает напряженная задумчивость. Элен, она меня пугает, но мне кажется, что в ней моё спасение. О чём я думаю... Сложный, горячий и развевающийся на ветрах субъективного счастья вопрос. Привыкшие к логичному и выстроенному в ряд мыслевыражению, я с трудом объяснял миллионам гнусных и, по-старому замкнутых, личностей во мне, о чём я думаю... Ведь не было мыслей, оставались только вопросы, кричащие и обволакивающие, ядовитые для души и вгрызающиеся в мой прекрасный и одновременно тошнотворный дух, который уже давно так не называется! Вопросы без слов, без слез и смеха; вопрос, как северный ветер, ощущаемый, но бесплотный и безграничный; вопрос о гармонии, заданный каждым, но так и не удовлетворённый в умах ищущих ответы единиц.
И вот они, мои друзья, начинали спрашивать, о чём я там так долго и эгоистично рассуждал... Предлагали свои предметные и пустые варианты, я выбирал самый идиотский и на этом все успокаивались. Успокаивались потому, что умные мысли заставили бы их хоть немного соображать, а это современный человек не любит, он предпочитает делать, ну или говорить, но никак не думать. Успокаивались потому, что повышалась их самооценка, самое ценное в современном человеке на взгляд того же самого современного человека; взлет самомнения происходил за счет "ах какой идиот этот Андрей, хорошо, что я не такой". Сопровождалась такая мелкая мысль в их головах удлиненным выдохом и снисходительной улыбкой в мой адрес. Я рад был им потакать, моя мать, как и каждая мать, учила меня "не потакать человеку, но вылизывать общество". Негласно учила, но этот образ расцвел в моём дряхлом духе ярким маком, расцвёл и в других людях, они подрастут, и будут учить этому своих детей. Видимо, мой дух настолько отравлен ядовитыми мыслями злых умов тысячелетий, что даже маки не растут!
Ты думаешь, что я отвлекся... Нет, я лишь подвожу тебя к рассказу о своей новой работе. Эту должность придумал я сам, я сам себе начальник и подчиненный, и правила придумываю тоже я. "Андрей. Профессиональный друг" - было бы написано на моём бэдже, но друзьям не нужен бэдж. Я бросил прежнюю работу, разбив клавиатуру о квадратную голову моего голубоватого начальника, не забирая никаких документов, отправился домой. Та, что хотела стать моей женой и питать иллюзии о своей вечности в детях, сидела дома. С уродливым оскалом, кажущимся многим улыбкой, эта женщина встретила меня у порога, спросив: "Как на работе?" Я молча прошел на кухню. Всё с той же гримасой, она подошла ко мне: "Всё в порядке? Милый?" Развернувшись к ней лицом и подавив рвотный позыв, вызванный созерцанием её тускло-пустой физиономии, я ответил: "Ты же сама всё знаешь лучше меня" Поняв, о чём я говорю, и, наверно, по-карнеговски в предвестии к стрессу еще больше заулыбавшись, женщина подошла на шаг ближе: "Милый, о чём ты гов..." На этом её речь прервалась от летящего в её голову табурета. Я выбил ей шесть передних зубов, отвез на автобусе в больницу и там попрощался. Приехав домой, первым делом выкинул все её вещи на этажную площадку, выкинул все фотографии: её, свои, родственников. Начиналось что-то новое, пока незнаю
, можно ли было это назвать "новой жизнью", но с прежней "затянувшейся смертью" было покончено.
Началось новое, непохожее на всё моё прошлое, существование. Я остался один, прокручивая в своём мозге тысячи картинок из прошлого, приходил к выводу о ничтожности и бесцельности моей жалкой жизни. Чем я занимался? Чего желал? А чем все другие занимаются? Властолюбие сделало этот мир бессмысленным и несмешным, вытекающим из слёз политических великанов; крадущим души маленьких и вылепляющим из них огромное безобразное чудовище именующим себя "общество".
Элен, я никогда не понимал окружающих, их бесстыдство и мораль, их веру и их предательства... Порой мне казалось, что мир для меня потерян, что никогда я не смогу соприкоснутся с ними, другими, никогда не докричусь до них, других. Элен, мне казалось, что всё бесполезно, безысходность - это скрипящее на зубах правило и не порвать никогда мне эти режущие душу сети... От бессилия я падал на колени и опускал голову, закрыв глаза, и от отчаяния и своей разрывающейся слабости начинал верить в смерть, и в бесконечность смерти... Отчаяние укрывало меня тяжелым одеялом мыслей...
Но что меня спасало, почему я вновь вставал и шёл... Нет летел! Ещё более решительно и всё так же с закрытыми от слепящего внутри меня солнца глазами... Это были мои чувства... Тебе трудно поверить, но я чувствую, ощущаю... Те немногие капли эмоций, подаренные мне природой, стали моей проводницей в мир без плюсов и минусов. Мой разум противился и лгал, он твёрдил мне о стенах впереди, об ошибках, но что мне теперь до моих ошибок, когда моя вера, или моё желание веры разбивала все преграды и мстила мне за слишком долгие раздумья и беспорядок в голове.
Теперь я чувствовал, чувствовал своё и в себе... И чувствовал, милая Элен, к тебе и в тебе... Я рад, Элен, что это случилось слишком поздно...
Я тебе ещё обязательно напишу...
|
